Неточные совпадения
Из открытого окна флигеля доносился спокойный голос Елизаветы Львовны; недавно она начала заниматься историей литературы с
учениками школы, человек восемь
ходили к ней на дом. Чтоб не думать, Самгин заставил себя вслушиваться
в слова Спивак.
Райский не стал спорить с ним, а пошел к профессору скульптуры, познакомился с его
учениками и недели три
ходил в мастерскую.
Но Райский
в сенат не поступил,
в академии с бюстов не рисовал, между тем много читал, много писал стихов и прозы, танцевал, ездил
в свет,
ходил в театр и к «Армидам» и
в это время сочинил три вальса и нарисовал несколько женских портретов. Потом, после бешеной Масленицы, вдруг очнулся, вспомнил о своей артистической карьере и бросился
в академию: там
ученики молча, углубленно рисовали с бюста,
в другой студии писали с торса…
Дома у себя он натаскал глины, накупил моделей голов, рук, ног, торсов, надел фартук и начал лепить с жаром, не спал, никуда не
ходил, видясь только с профессором скульптуры, с
учениками,
ходил с ними
в Исакиевский собор, замирая от удивления перед работами Витали, вглядываясь
в приемы,
в детали,
в эту новую сферу нового искусства.
На выставках экспонировались летние ученические работы. Весной, по окончании занятий
в Училище живописи,
ученики разъезжались кто куда и писали этюды и картины для этой выставки. Оставались
в Москве только те, кому уж окончательно некуда было деваться. Они
ходили на этюды по окрестностям Москвы, давали уроки рисования, нанимались по церквам расписывать стены.
День был воскресный.
Ученики должны быть у обедни
в старом соборе, на хорах. С разрешения гимназического начальства я обыкновенно
ходил в другую церковь, но этот раз меня потянуло
в собор, где я надеялся встретить своего соседа по парте и приятеля Крыштановича, отчасти уже знакомого читателям предыдущих моих очерков. Это был юноша опытный и авторитетный, и я чувствовал потребность излить перед ним свою переполненную душу.
Я сразу заметил его среди остальных
учеников, и понемногу мы сблизились, как сближаются школьники: то есть оказывали друг другу мелкие услуги, делились перьями и карандашами,
в свободные часы уединялись от товарищей,
ходили вдвоем и говорили о многом, о чем не хотелось говорить с другими.
В церковь я
ходил охотно, только попросил позволения посещать не собор, где
ученики стоят рядами под надзором начальства, а ближнюю церковь св. Пантелеймона. Тут, стоя невдалеке от отца, я старался уловить настоящее молитвенное настроение, и это удавалось чаще, чем где бы то ни было впоследствии. Я следил за литургией по маленькому требнику. Молитвенный шелест толпы подхватывал и меня, какое-то широкое общее настроение уносило, баюкая, как плавная река. И я не замечал времени…
В школе мне снова стало трудно,
ученики высмеивали меня, называя ветошником, нищебродом, а однажды, после ссоры, заявили учителю, что от меня пахнет помойной ямой и нельзя сидеть рядом со мной. Помню, как глубоко я был обижен этой жалобой и как трудно было мне
ходить в школу после нее. Жалоба была выдумана со зла: я очень усердно мылся каждое утро и никогда не приходил
в школу
в той одежде,
в которой собирал тряпье.
Но всему же, наконец, бывает предел на свете: Сверстову, более чем когда-либо рассорившемуся на последнем следствии с исправником и становым, точно свыше ниспосланная, пришла
в голову мысль написать своему другу Марфину письмо с просьбой спасти его от казенной службы, что он, как мы видели, и исполнил, и пока его послание довольно медленно
проходило тысячеверстное пространство, Егор Егорыч, пожалуй, еще более страдал, чем
ученик его.
Сухим, резким голосом Хрипач передал Передонову дошедшие до него слухи, — из достоверных источников, прибавил он, — о том, что Передонов
ходит на квартиры к
ученикам, сообщает их родителям или воспитателям неточные сведения об успехах и поведении их детей и требует, чтобы мальчиков секли, вследствие чего происходят иногда крупные неприятности с родителями, как, например, вчера
в клубе с нотариусом Гудаевским.
— До тех пор, — продолжал Хрипач, — вам следует воздержаться от этих странных прогулок. Согласитесь сами, что такое поведение неприлично педагогу и роняет достоинство учителя
в глазах
учеников.
Ходить по домам сечь мальчиков — это, согласитесь сами.
Дьячок не ошибся: его
ученик вспыхнул пламенным желанием учиться, и с быстротою, всех удивлявшей, они до зимы
прошли букварь, а
в зиму и часослов и псалтырь. Раза два
в неделю дьячок брал после урока гусли и пел
ученику псалмы.
Директор,
в мундире и поддерживая шляпой шпагу, объяснил меценату подробно, отчего сени сыры и лестница покривилась (хотя меценату до этого дела не было);
ученики были развернуты правильной колонной; учители, сильна причесанные и с крепко повязанными галстухами, озабоченно
ходили, глазами показывали что-то
ученикам и сторожу, всего менее потерявшемуся.
Прошло несколько дней, на дворе заговорили, что отправленный
в больницу
ученик стекольщика
сошёл с ума. Евсей вспомнил, как горели глаза мальчика во время его представлений, как порывисты были его движения и быстро изменялось лицо, и со страхом подумал, что, может быть, Анатолий всегда был сумасшедшим. И забыл о нём.
Вопль бедного инвалида возбудил такую жалость
в молодых сердцах, что несколько
учеников старшего класса, и
в том числе Александр Княжевич, нарушили запрещение,
прошли в калитку на задний двор и начали громко требовать, чтоб квартермистр перестал наказывать виноватого.
Наступил июнь и время экзаменов. Я был отличным
учеником во всех средних классах, которые посещал, но как
в некоторые я совсем не
ходил, то и награждения никакого не получил; это не помешало мне перейти
в высшие классы. Только девять
учеников, кончив курс, вышли из гимназии, а все остальные остались
в высшем классе на другой год.
Тоска почти всегда находила на меня вечером; я чувствовал ее приближение и выбегал через заднее крыльцо на внутренний двор, куда могли
ходить все
ученики для своих надобностей; иногда я прятался за колонну, иногда притаивался
в углу, который образовывался высоким крыльцом, выступавшим из средины здания; иногда взбегал по лестнице наверх и садился
в углу сеней второго этажа, слабо освещаемом снизу висящим фонарем.
Он рассказал нам, что Яковкин до сих пор только исправляет должность директора гимназии и что
ходят по городу слухи, будто директором будет богатый тамошний помещик Лихачев, и что теперь самое удобное время поместить меня
в гимназию своекоштным
ученикам, потому что Яковкин и весь совет на это согласен, и что, может быть, будущий директор посмотрит на это дело иначе и заупрямится.
Ни чиновники, ни воспитанники не уважали его, и еще до отъезда моего на последнюю вакацию, во время обеда, когда директор
ходил по столовой зале, он был публично осмеян
учениками, раздраженными за дурную кашу,
в которой кто-то нашел кусок свечного сала.
Григорий Иваныч опять был недоволен; он не одобрил моего намерения и потребовал, чтобы я каждый день
ходил на охоту или от утра до обеда, или от обеда до вечера; но чтобы каждый день три-четыре часа я занимался с участием и прилежанием, особенно историей и географией,
в которых я был несколько слабее других отличных
учеников.
Директор струсил, не смел показаться
ученикам и даже каким-то задним ходом, через квартиру Яковкина,
проходил в гимназический совет, или конференцию; он посылал уговаривать воспитанников, но переговоры оказались бесполезными.
После обеда, которого я не заметил, надели на меня форменную мундирную куртку, повязали суконный галстук, остригли волосы под гребенку, поставили во фрунт по ранжиру, по два человека
в ряд, подле
ученика Владимира Граффа, и сейчас выучили
ходить в ногу.
— Да разве тут надо еще объяснять, Михаил Саввич, разве это не понятно? Если учитель едет на велосипеде, то что же остается
ученикам? Им остается только
ходить на головах! И раз это не разрешено циркулярно, то и нельзя. Я вчера ужаснулся! Когда я увидел вашу сестрицу, то у меня помутилось
в глазах. Женщина или девушка на велосипеде — это ужасно!
Как скоро ястреб усядется на руке, то надобно стоять смирно и оставаться с полчаса
в том же темном месте; потом растворить двери, отчего сделается светлее, и ястреб непременно станет слетать с руки; когда же он успокоится, охотник потихоньку выходит на вольный воздух и
ходит с своим
учеником по местам уединенным и открытым.
Обедать и ужинать мы
ходили в дом за общий стол с десятком
учеников, составлявших Погодинскую школу,
в которой продовольственною частью занималась старуха мать Погодина, Аграфена Михайловна, отличавшаяся крайней бережливостью…
Домине инспектор принялся меня ужасно стыдить: напоминал мне шляхетское мое происхождение, знатность рода Халявских и
в conclusio — так назвал он — запретил мне
в тот день
ходить в школу."Стыдно-де и мне, что мой
ученик на первый класс не исправен с уроком".
Я желал, чтобы вы взглянули тогда на нашего инспектора. Недоумение, удивление, восторг, что его —
ученик так глубоко рассуждает, — все это ясно, как на вывеске у портного
в Пирятине все его предметы, к мастерству относящиеся, было изображено. Когда первое изумление его
прошло, тут он чмокнул губами и произнес, вскинув голову немного кверху:"Ну!"Это ничтожное «ну» означало:"ну, растет голова!"И справедливо было заключение домина! Во всем Петруся преуспел; жаль только, что не сочинил своей грамматики!
В одну ночь брат художник тихонько пустился по следам его и открыл, что наш велемудрый философ"открыл путь ко храму радостей и там приносит жертвы различным божествам" — это так говорится ученым языком, а просто сказать, что он еженощно
ходил на вечерницы и веселился там до света, не делая участниками
в радостях
учеников своих, из коих Петруся, как необыкновенного ума, во многом мог бы войти с ним
в соперничество.
Младшие
ученики ходили в долгополых кафтанчиках,
в ермолках и отращивали пейсики.
Однажды, около полудня, Иисус и
ученики его
проходили по каменистой и горной дороге, лишенной тени, и так как уже более пяти часов находились
в пути, то начал Иисус жаловаться на усталость.
Но напрасно
в публике и
в цирковых романах
ходит ошибочное мнение, что у нас будто бы учителя истязают
учеников.
С одиннадцати часов утра вплоть до восьми вечера студент Чистяков
ходил по урокам и только раз
в неделю, по средам, когда занятия с
учениками начинались у него позже, заглядывал на минутку
в университет, чтобы отметиться у педеля.
И скорбел я перед ним, заливаясь слезами: «Не благословил Бог наш подвиг: больше семидесяти
учеников твоих, отче, три раза
в дальние страны
ходили и ничего не сыскали, и все-то семьдесят
учеников полегли
в чужих странах, один аз, грешный,
в живых остался».
Петя ехидно улыбается. Удодов тоже улыбается. Оба они понимают замешательство учителя.
Ученик VII класса еще пуще конфузится, встает и начинает
ходить из угла
в угол.
Запугав антихристом и дьяволом
учеников, поучает, бывало, их мастерица, как должно жить и чего не творить, дабы не впасть во власть врага Божия, не
сойти вместе с ним
в тартарары преисподние.
Опять
прошли годы, и случилось, что Пантака, молодой монах и
ученик Нарады, путешествуя
в горах Колшамби, попал
в руки разбойников. Так как у него не было никакой собственности, атаман разбойников крепко избил его и отпустил.
При мне к нему
ходило несколько человек, больше иностранцев, мужчин и женщин, а
учеником его был впоследствии сам лектор русского языка и славянских наречий — Луи Леже, которого
в этой аудитории сначала я издали принимал за"брата-славянина", потому что он уже бойко болтал и по-польски и даже по-чешски.
Тогдашний обычай позволял
ученикам и ученицам выбирать себе профессора и,
ходя на уроки других преподавателей, держаться преподавания одного профессора. Меня свободно допускали
в классы, и даже служители каждый раз ставили мне кресло около столика, за которым сидели профессора.
К Тэну я взял рекомендательною записку от Фр. Сарсе, его товарища по выпуску из Высшей нормальной школы. Но
в это время я уже
ходил на его курс истории искусств. Читал он
в большом"эмицикле"(полукруглом зале) Ecole des beaux-arts. И туда надо было выправлять билет, что, однако, делалось без всякого затруднения. Аудитория состояла из
учеников школы (то, что у нас академия) с прибавкою вот таких сторонних слушателей, как я. Дамы допускались только на хоры, и внизу их не было заметно.
Познакомился я еще
в предыдущий сезон с одним из старейших корифеев"Французской комедии" — Сансоном, представителем всех традиций"Дома Мольера". Он тогда уже
сошел со сцены, но оставался еще преподавателем декламации
в Консерватории. Я уже бывал у него
в гостях,
в одной из дальних местностей Парижа,
в"Auteuil". Тогда он собирал к себе по вечерам своих
учеников и бывших сослуживцев. У него я познакомился и с знаменитым актером Буффе, тогда уже отставным.
Студент-медик Майер и
ученик московского училища живописи, ваяния и зодчества Рыбников пришли как-то вечером к своему приятелю студенту-юристу Васильеву и предложили ему
сходить с ними
в С-в переулок. Васильев сначала долго не соглашался, но потом оделся и пошел с ними.
Балетные
ученики шумно сбегают с лестницы, торопясь на свои репетиции
в Мариинский театр, и так же горячо приветствуют меня, точно мы не виделись, по крайней мере, три года. А всего три месяца только
прошло со дня переходного испытания на третий курс.
Вскоре по сцене, опираясь на палку и сгорбившись
в три погибели,
в синей гримировальной рубашке
ученика театральной образцовой школы,
ходит словно оживший царь Иоанн Васильевич IV. Со сверкающими нездоровым огнем глазами, с реденькой бородкой, с хищным орлиным носом, со лбом, испещренным сетью морщин… Он гремит далеко не старческим басом...
Сигизмунд Нарцисович, отправив своих
учеников кататься с гор на дворе, смело
прошел в гостиную и сел
в кресло у стола, противоположное тому, на котором сидела княжна Варвара с вязанием
в руках, которым она, по-видимому, прилежно занималась.
Окончив свои занятия с
учениками, Сигизмунд Нарцисович, по обыкновению,
прошел в кабинет играть с князем
в шашки.
Он был строг — и первый запретил телесные наказания
в училище; он был строг — и когда директор заведения предложил ему исключить одного
ученика за значительную шалость из заведения и
сослать его юнкером на Аландские острова, он помиловал виновного и по этому случаю сказал директору незабвенные слова, которые посчастливился я слышать из другой комнаты: «Поверь, Александр Дмитриевич, каждого из этих ребят легко погубить, но сделать их счастливыми не
в нашей власти.
Николай Леопольдович,
в сопровождении Володи,
прошел в библиотеку и, взяв последнюю книгу «Русского Вестника», проводил своего
ученика, уже простившегося после чая с матерью, до его комнаты, передал его с рук на руки Дементьевичу и, пожелав обоим покойной ночи, отправился к себе.
Тут-то Петр и оказал великую помощь своему народу, сокращая срок учения, заставляя немедленно
проходить практическую школу, не оставляя долго русских людей
в страдальческом положении
учеников, употребляя неимоверные усилия, чтобы относительно внешних, по крайней мере, средств не только уравнять свой народ с образованными соседями, но и дать ему превосходство над ними, что и было сделано устройством войска и флота, блестящими победами и внешними приобретениями, так как именно это вдруг дало русскому народу почетное место
в Европе, подняло его дух, избавило от вредного принижения при виде опередивших его
в цивилизации народов.
— Чай, у себя
в горнице, по обыкновению, за книгой сидит. С нынешнего года к лекарской науке пристрастился, у Бомелия
в учениках ходит!